Забытый сон - Страница 25

— А где вы работали до этого?

— Нигде не работал. В собачьей будке дежурным сидел. Сначала на вокзале, потом в одном приличном доме устроили. Консьержем меня называли. Ну, какой я к черту консьерж был, если платили гроши и еще хотели, чтобы я сутками дежурил. Махнул я на все рукой и ушел.

— А до этого?

— До этого человеком был, — с чувством произнес Рябов. — При советской власти жили. Я в училище заместителем директора работал по хозяйственной части. А потом оттуда ушел и на железной дороге работал. Только там мне тоже не повезло. Видите, как меня там укоротили? — Он поднял штанину, показывая протез. — И стал я никому не нужным инвалидом. Вот такая у меня судьба. А теперь меня еще и из дома моего выгнать хотят.

— Нехорошо, — согласился Дронго. — Значит, ногу вы потеряли, когда работали на железной дороге?

— Я же говорю.

— Значит, сторожем и консьержем вы работали, уже будучи инвалидом?

— Правильно. И гроши получал. Когда советская власть была, она нас, инвалидов, уважала. У меня трудовой стаж был почти тридцать пять лет. А после мы гроши получали.

— И вы работали консьержем?

— Ну да. В Риге. Тогда я еще там жил, в самом центре. Мне еще в восемьдесят шестом как инвалиду квартиру дали в доме железнодорожников. Хорошую квартиру — трехкомнатную.

— Ясно. И вы работали консьержем. Но нам рассказывали, что там в это время случилась какая-то непонятная история с самоубийством?

— Что здесь непонятно? — удивился Рябов. — Все как раз понятно было. Человек домой пришел, а тут ему письмо принесли, что он банку деньги должен. Ну, он веревку на себя накинул и решил со всеми долгами вот так расплатиться. Они меня доведут, что я тоже на себя веревку накину.

— А нам говорили, что про письмо он уже знал и сам просил своего секретаря это письмо ему принести.

— Ну, может, и так было, — великодушно согласился Рябов, — я уже иногда запамятываю. Только он повесился, это точно.

— И вы считаете, что это было самоубийство?

— Конечно. Эти господа ведь с жиру бесились. Он ремонт в своей квартире делал, другой девочек к себе водил, третий — мальчиков. В таком доме только такие господа и жили. И всегда хорошо жили. И при советской власти, и потом. Они всегда устраивались. Его папаша был известным врачом еще до войны. Потом при Советах неплохо жил. А сынишка у нас даже в крупных начальниках ходил, песни народные пел, разные фестивали организовывал. Потом уехал за границу. А когда вернулся, сразу бизнесменом заделался. В общем, у них и куры несутся, и петухи. Это мы как тогда плохо жили, так и сейчас плохо живем.

— Господин Рябов, а как все произошло? Неужели в его квартире никого больше не было?

— Не было, конечно. Я на смену в девять заступил и никого не видел.

— Подождите, — прервал его Дронго, — значит, до вас там был другой дежурный?

— Конечно, другой. Раньше полагалось сутки дежурить и трое дома. А нас тогда взяли двоих. И мы вдвоем работали. Сутки дома, сутки — на смене. Правда, платили полтора оклада, но все равно не так много.

— Значит, в доме был и другой консьерж?

— Мой напарник. Андрей Скалбе. Он живет сейчас в Вентспилсе. Андрею тогда было двадцать или чуть больше, он совсем молодым был. И ему нравилось там работать. Потом и он ушел, через год или полтора.

— И вы в девять заступили, — напомнил Дронго. — Он сдал вам дежурство и ничего не сказал про посторонних.

— Не было в доме посторонних. Там всего восемь квартир. Иначе он меня предупредил бы, — упрямо повторил Рябов, — и ключи запасные у нас лежали, мы их мастерам давали, когда они приезжали на работу. Но они к десяти приходили, а наш жилец, тот самый, который покончил с собой, Краулинь, раньше приехал. Вежливый был, не задирался. Поздоровался и поднялся по лестнице, дверь своими ключами открыл. Потом в квартире остался. И машину рядом с домом оставил, все как обычно. Его секретарь приехала, поднялась, звонила, стучала, он не отвечал. Ко мне спустилась, и мы снова ему домой позвонили. Но он не ответил, и тогда мы наверх поднялись. Дверь открыли и его нашли. Она кричать стала, а я ее сразу послал вниз, звонить в полицию.

— А почему не позвонили из квартиры? — сразу спросил Дронго.

— Как это из квартиры? Я ведь все знаю. Там ничего нельзя было трогать. Чтобы моих отпечатков не было. Мы ученые, такие вещи хорошо знаем. И краской везде пахло, маляры только закончили работу. Я сразу ее вниз послал, а сам к соседям начал стучаться. Хорошо, что соседи еще дома были. Там на площадке три квартиры были. В одной Кловисы жили. Их отец тоже врачом был. И сын тоже врачом стал. А в другой квартире — семья Березкиных. Жена и сын, ему уже шестнадцать стукнуло, в это время дома были. А муж на работу ушел. Ну, они все и пришли, чтобы я, значит, один не оставался. Хотя нет. Не так было. Сначала Кловис пришел, а потом Березкины появились. Но они в квартиру не входили. Мать боялась пускать сына к повешенному, говорила, что нельзя на самоубийцу смотреть, мол, нехорошая примета.

— Ясно. А потом приехала полиция?

— Через несколько минут. Они рядом стояли, недалеко от дома. И первыми к нам явились. А потом все остальные. Такое дело громкое было, о нем все газеты писали. И дамочка, жена, значит, покойного, все не успокаивалась. Ходила в полицию и в прокуратуру, жалобы писала. На всех нас писала, что мы не заметили убийцу, который в дом вошел и ее мужа убил. Ну смех один был. Я сам видел, как он мимо меня прошел и наверх поднялся. И больше никто в дом не входил. А потом его помощница приехала — его секретарь. Тухлое дело было, но меня пять раз в полицию вызывали.