Брейкша можно понять. Его смутила записка, наличие дежурного консьержа, двух офицеров полиции у дома, закрытая дверь. Все говорило о самоубийстве. Но некоторые моменты все же опровергали эту версию, а Брейкш не придал им значения, не смог их уловить. Он не подумал о том, куда могла подеваться вторая запонка с рукава погибшего, если ее не нашли в квартире. Он не обратил внимания на праздник по случаю рождения внука банкира Леонидова, поскольку он, казалось, никак не был связан с трагедией Арманда Краулиня. Он не стал уточнять, каким образом ключи от квартиры Краулиня попали в сервант. Брейкш поплыл по течению, и Дронго знает почему. В начале девяностых не очень жаловали «бывших», и сам Айварс Брейкш, уже тогда мечтавший о своей политической карьере, не посчитал нужным по-настоящему заниматься расследованием самоубийства Арманда Краулиня. Тогда казалось естественным, что бывший секретарь ЦК комсомола уходит из жизни таким образом. Это самоубийство укладывалось в общую концепцию вины бывших руководителей партии и комсомола за все, что произошло в Латвии за последние пятьдесят лет. И никого тогда не удивляли такие самоубийства, которые были и в Москве, и в Риге, и в Баку, и в Белграде, и в Софии, и в Бухаресте… А особенно много в Германии, где в одночасье сотни тысяч людей превратились в предателей и уголовных преступников. Дронго знал, сколько писем отправляли Горбачеву бывшие восточные немцы, как просили защитить их от судебного произвола новых властей. Но за них никто не заступился. Все бывшие союзники Советского Союза, а значит, и России, были сданы западным немцам. Генералы пограничных служб были арестованы и осуждены только за то, что безукоризненно выполняли свой служебный долг, обеспечивая охрану государственных границ суверенного государства ГДР — члена ООН. Дронго знал, что много людей, не выдержав такой несправедливости, свели тогда счеты с жизнью, умерли от сердечных приступов, попали в больницы. Он знал эту статистику.
Айварс Брейкш тоже ее знал. Он был уверен, что такой человек, как Арманд Краулинь, просто должен свести счеты с жизнью столь страшным образом, как бы отвечая за все зло, причиненное советской властью его маленькой стране. Если в Москве после неудачного путча застрелился один из самых крупных чиновников огромной страны, бывший министр внутренних дел Пуго, то почему не должен поступить так же, пусть спустя два года, Арманд Краулинь, когда-то работавший под руководством Пуго? Если в августе девяносто первого года после провала путча повесился один из самых честных и бесстрашных воинов бывшей страны, маршал Ахромеев, то почему не должны так же сделать и другие?
Брейкш не мог понять, что Пуго, Ахромеев и подобные им были гражданами своей страны, свято верящими в устои того государства, которое они защищали. Эти люди не хотели присутствовать при развале их страны, при неизбежном шабаше победителей, который должен был начаться сразу после августовских дней девяносто первого. Но ситуация с Армандом Краулинем была совсем другой. Он не отвечал за депортации и пытки, он уже пережил общий развал и уже смирился с новой реальностью. И наконец, он очень любил жену. Такой человек не мог попрощаться с женой, вызвать к себе своего секретаря и спокойно отправиться на квартиру своего отца, чтобы там повеситься. Все, что Дронго слышал в эти дни о характере Арманда, противоречило версии его самоубийства. И тогда Дронго начал создавать другую версию, выстраивая ее заново, словно новую стену по кирпичику. И теперь вот решил дождаться только завтрашнего дня. Он поднял телефон, чтобы сделать последний звонок.
Дронго всегда спал чутко. Много лет назад в Индонезии такой сон спас ему жизнь. Он слышал все, что происходит вокруг него, реагировал на любой звук. Мать часто говорила, что он похож на волка, готового проснуться в случае опасности от любого шороха. Может, поэтому Дронго спал всегда один и последние двое суток, рядом с Марианной, не мог нормально заснуть, чувствуя рядом дыхание постороннего человека. Даже при том, что это был такой симпатичный человек, как Марианна Делчева.
Но в эту ночь он лежал на постели и ждал появления чужого. Он был уверен, что тот обязательно появится. Оставалось только ждать. В пятом часу утра, когда все обычно засыпают и в холле отеля дежурит лишь полусонный портье, в коридоре послышался шум. Кто-то вошел в него, поднявшись на этаж по запасной, пожарной лестнице. Этот человек знал, в какой номер ему нужно идти. Он огляделся по сторонам и направился к номеру, в котором остановился Дронго. В коридоре было тихо, вокруг все спали. Мужчина достал запасную универсальную карточку и тихо провел ею по сигнальной лампочке, открывая дверь. Она открылась бесшумно. Мужчина вошел внутрь. Он был высокого роста, спортивного телосложения. Ему было не больше сорока. Он достал оружие, стараясь не шуметь, вставил глушитель и шагнул к кровати. При лунном свете на ней четко вырисовывалась фигура под одеялом. Мужчина поднял оружие и сделал четыре выстрела в спящего эксперта. Затем подумал и решил, что нужно произвести контрольный выстрел в голову. Он обогнул кровать, подошел к ней, сдернул одеяло. И в этот момент услышал чей-то смех. Тут же включился свет. Убийца обернулся и остолбенел.
В другом конце комнаты в креслах сидели Дронго и его друг Эдгар Вейдеманис. Оба были одеты в темные костюмы, и у обоих в руках было оружие.
— Брось пистолет! — приказал Эдгар по-латышски.
Изумленный убийца бросил пистолет на постель. И посмотрел туда, где должен был лежать Дронго. Это были обычные подушки из соседнего номера, в котором остановился Вейдеманис, прилетевший в Ригу еще полтора дня назад. Эдгар связался со своими бывшими коллегами и довольно быстро нашел два пистолета для встречи с убийцей.